Огневиски с медом освежил его и прокатился по горлу приятным обжигающим вкусом. Он любил этот рецепт, потому что он был как мамин сбитень, который так приятно выпить после целого дня на обдуваемыми всеми ветрами скалах, только на взрослый манер. В детстве голове не нужен дурман, она и так с легкостью улетала вперед за мечтами, как ласточка за очередной букашкой. Сейчас же виски отлично справлялся с этой задачей, снимая с души лишний груз бесполезных переживаний, яростно цеплявшихся своими когтями за сердце. И душа снова парила внутри, совершая самые опасные пике. Дженкинс по-мажорному держал стакан большим и безымянным пальцем — ему говорили, что это выглядит слишком выпендрежно, но на самом деле привычка сформировалась от работы в баре: пока так держишь стакан, между указательным и средним удобно зажать что-то другое, будь то джиггер или мадлер. Он украдкой наблюдал за тем, как Марш неловко пытается справиться с пролитым виски, разбрасываясь заклинаниями во всех направлениях — то на себя, то на стойку, то бог знает куда. Руки так и стремились помочь ей, но мужчина видел, как ей сейчас неловко, и вряд ли бы его помощь ее бы обрадовала. Она и сама может, как она уже не раз ему напоминала. Вот упрямый барсук. Джим видел, что Руби какая-то все-таки слишком загруженная и расстроенная, и внутренний голос все сильнее убеждал его, что это не из-за сегодняшнего поражения, но уместно ли спрашивать? Они, конечно, связаны целой цепочкой непростых отношений, чего только стоила пару лет назад его выходка с приземлением прямо в домашний камин Маршей без приглашения, когда он узнал, что Руби вылетела из "Нетопырей". Но сейчас он замер в нерешительности: а можно ли ее вот так в лоб спрашивать, что же у нее на душе? Он не видел девушку уже несколько месяцев, и даже отчасти сам был в этом виноват: Руби не искала этой встречи, а он летал между стадионом Чадли и новой работой бармена в "Белом Лебеде" в Косом переулке. Дженкинс был плохим другом, не уследившим, что давно уже нужно было вытащить малышку Руби из тюрьмы ее собственных мыслей. И это его расстраивало сейчас гораздо больше, чем поражение в матче ранее днем.
Он прыснул от смеха, насколько она серьезно восприняла его шутку про то, что Марш могла стать фанатом "Соколов". Все в его окружении — специально или нет, он не знал, — до сих пор плевались ядом каждый раз в сторону команды, навсегда изменившей карьеру Дженкинса. Может быть, они считали нужным все еще приободрять Джима спустя восемь лет после травмы, может быть, они настолько переживали за него. Он сам уже перестал на это внимания. Дженкинс все еще относился к играм с "Соколами" в лиге по-особенному, и каждый раз хотел надрать им задницу чуть больше, чем в прежний, но обиду на команду он не держал. В конце концов, того загонщика в команде (и даже в спорте) уже давно нет, а команда не может нести ответственность за поступки одного игрока вечно. Да и кроме того, после того, как остановившаяся жизнь снова пошла вперед, как часы, которые удалось починить, Джиму стало легче принять эту травму: после восьми лет по-другому смотришь уже на жизнь, и уже не можешь закончить фразу "а если бы тогда не...". Да кто его знает, что бы было тогда. Может быть, и было бы, но Джереми никогда никому об этом не говорил, но в тайне гордился собой, как он смог за это время вырасти и повзрослеть. А в своих мыслях он был чемпионом не в девятнадцать, когда держал кубок лиги над головой, а сейчас.
Ему нравилось, как Руби переживала за команду и за него в частности. Он любил таких искренних и эмоциональных людей. Но иногда в ее заботе слышался мамин голос, что заставляло Джима передергивать плечами, будто маленький мальчик внутри топал и говорил "мам, я уже взрослый, могу и без шапки ходить!". "Да какие к черту колдомедики с такими пустяками," — передернул он плечами сейчас, и только улыбнулся ей в ответ, склонив голову.
— Ну не начинай, Руби, а то сейчас получишь порцию диванной критики, что девушке негоже становиться загонщиком, а дома сидеть, борщи, дети, бла-бла-бла. После такого сама меня и понесешь к колдомедикам, — он еще раз улыбнулся, ныряя под стойку. Пока было расшевелить эту дыру печального страдания. У него был для этого специальный прием. Заодно и Марш развеселим. Ей богу, сколько можно ныть.
Он слушал девушку, бросил испепеляющий взгляд, когда она сказала, что выграть у скитальцев было так себе достижением (ну вообще совести у Марш нет), у него, между прочим, попросили мантиями после этого матча обменяться! А с ним такого давно не случалось. Пропахшая потом мантия "Скитальцев" ему и даром, конечно, не нужна была, но все равно приятно, очень приятно. Между тем на стойке возник большой круглый поднос, три десятка стопок, а Дженкинс колдовал над содержимым. Незнакомцу, наверно, показалось бы, что в руках у Джима возникают совершенно случайные бутылки, которые просто под руку попадаются, и вливаются в стопки в совершенно абсурдном порядке, но этот поднос повидал уже не одну сотню таких подач, и каждый из наборов ингредиентов был выверен с точностью до капли путем сложных проб и долгих похмелий. Многие в пабе знали, что делает Дженкинс, и раз за разом ждали этого события, даже если и не хотели себе в этом признаваться. Постепенно на подносе, который Джим крутил то туда, то сюда, множилось количество стопок, и начинало переливаться разноцветным содержимым. Конечно, рыжий здесь преобладал, иначе было бы не патриотично, но найти стопку здесь могу каждый на свой вкус: некоторые даже были с покрыты блестками, к каким-то шла долька лимона, другие по бортику были посыпаны сахаром, четвертые вообще можно было принять за чистый алкоголь или воду. Если говорить о вещах, которыми гордился Джим, то эта была следующая в его списке после собственного развития и ростом "Пушек" после его прихода. Это непременно срабатывало, независимо от того, насколько плохой день был до этого. Сработает и сегодня.
В руку прилетел стакан Руби, и он отмерил еще одну порцию огневиски, смешав в этот раз с кальвадосом и содовой. Он поставил стакан перед ней, и не отпуская граненое стекло, поймал ее взгляд:
— Но вообще не обижай кэпа, и пей сегодня с нами шоты. Если уж так хочется улететь отсюда подальше, — на лице не было и тени улыбки, столь привычной ему. Может он сегодня и не выудит из Марш, что за кошка скребет у нее на душе, но уж точно поможет пережить еще один день. А это уже немало.
— Ты тоже мог бы. Ну, свалить, — эта фраза была хуже бладжера, попавшего в грудную клетку. Рука Джима дернулась, и ликер мигом оказался не только в нужном шоте, но и на подносе. Он поставил бутылку на место, оперся обоими руками о стол и какое-то время не поднимал голову. А она тарахтела дальше про возможности, про "Сорок", про что-то там еще. Дыхание выровнялось, звон в ушах закончился. Губы дергались, пытаясь сложиться обратно в подобие улыбки, но ее фраза прострелила его насквозь. "Свалить... Так вот значит как вы видите это? Как будто "Пушки" — это от безысходности? Пока я нашел себя здесь, все вокруг считали, что я всего лишь коротаю время и жду удобного момента, чтобы с в а л и т ь?"
— Марш, мне не нужно ни к МарФерлену, ни к "Сорокам", — улыбка вернулась на свое место, и он поднял голову, — Только не говори мне, что ты сейчас серьезно? Оглянись вокруг, разве оно все плохо? — Он поднял бровь, — Если это шутка, то очень плохая.
Дженкинс вытащил палочку из заднего кармана, и начал легко постукивать по разным шотам, бормоча себе под нос заклинания. Удовлетворенный процессом, он убрал палочку, расчистил место на стойке, и уселся на ней спиной к залу, между подносом и Руби.
— Не стоит жалеть меня, птичка, — Джим растрепал ее волосы и перекинул ноги, спрыгивая с другой стороны стойки. — "Пушки" может и не лидируют в чемпионате, но они стали моей семьей. Я люблю команду не за результат, а за то, что несмотря на этот самый результат мы все сегодня здесь. За то, что я вижу рыжие робы и шарфы постоянно. За то, что я могу каждое утро приходить на стадион, ставить музыку и взлетать в небо. За то, что мы будем чемпионами в следующем сезоне, помяни мое слово, - он стоял чуть позади нее, положив руку на спинку высокого стула, и говорил это тихо, почти ей на ухо, будто боясь спугнуть свое счастье, если оно услышит слова Джима. В конце он тихо, хрипло рассмеялся, дернул ее за волосы слегка, и поднял поднос, — а теперь, отложи побег ненадолго, время привести тебя в порядок. Ты еще такого не пробовала.
Пальцем поманив за собой, Джим зашагал к самому большому и шумному столу, где уже была добрая половина команды, фанаты и просто сочувствующие. Над столом кружил снитч, и мягким движением руки Дженкинс накрыл его, пряча в ладони.
— Джордан, потеряешь пьяным еще один снитч, будешь сам их закупать на все игры, — он погрозил пальцем ловцу, пряча волшебный мячик к себе в нагрудный карман клетчатой рубашки.
Поднос приземлился на стол, Дженкинс оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что Руби за ним последовала, и хлопнул в ладоши.
— Дамы и господа, ну полно расстраиваться, у "Пушек" еще не одна игра в запасе. Все, кто с нами уже бывал ранее, — на этом моменте бар удовлетворительно загудел, — хорошо известно, что же это я принес, для новоприбывших — добро пожаловать на "Пушечный заряд". Эти шоты чем-то похожи на алко-версию известных всем конфет, название которых я произносить не буду, потому что они мне еще не предложили рекламный контракт, чтобы вот так вот просто продвигать их своими потрясающими творениями, — всем за умелым дирижированием Джима бар смеялся шутке, которую слышал не десяток раз, — просто выбирайте понравившийся и наслаждайтесь действием! Да, кстати, важное преимущество над конфетами: у нас противных вкусов нет. За исключением завтрашнего похмелья! — Дженкинс первым взял ярко-рыжий шот, за ним последовали игроки команды, традиционно первыми пробовавшие напитки, — Пальнем! — вместо тоста произнес мужчина, бар дружно отозвался, и первая партия шотов отправилась по назначению. У Донахью, одного из охотников, пошел дым из ушей, а изо рта вырвался паравозный гудок; были и другие эффекты — именно для этого Джим колдовал палочкой над шотами. Ноэль, их вратарь, которую Джереми знал еще по школькой хаффлпаффской сборной, лихо опрокинула стопку, издала победный клич, притянула к себе Дженкинса и оставила яркий след розовой помады на щеке, он рассмеялся и выпил свой шот, приобнимая подругу за шею и и целуя ее в макушку.
Джим оглянулся на Руби: ему очень хотелось передать и ей хоть каплю своего хорошего настроения. Плевать ему, чего она там болится или стесняется, сегодня она будет с ним за одним столом, и уж точно не будет себя чувствовать лишней или ненужной. Чтобы форсировать ситуацию, Джим сам выхватил ярко-зеленый шот, и протянул Марш. "Вот только сейчас не протестуй, упрямая девчонка!" — мысленно взмолился он.